Династия замечательных мам (ч.I)

Приятно бывает чувствовать себя причастником какой-либо доброй традиции. Почетно и ответственно быть членом династии. Профессиональные династии бывают самые разные... в моей семье таких нет. Однако, готовясь однажды к выступлению в классе одного из моих детей и вспоминая материалы оформленных мною родословных, я поняла, что с полным правом могу считать себя наследницей славной династии – династии замечательных мам. И сейчас я с удовольствием расскажу об этих достойных восхищения женщинах.

Прапрабабушка: бережливость, запасливость, смекалка

Первая, о ком я знаю, это Екатерина Яковлевна, моя прапрабабушка. Жила она с мужем Иваном Борисовичем Бирюковым в деревне Михайловка Буздякского района в Башкирии. Семья была зажиточная, имела большое хозяйство: коровы, лошади, куры, гуси, дом внушительных размеров. Бабушка моя помнит, что даже погреб у них был большой, просторный, с каменным сводом. После гражданской войны осталась Екатерина Яковлевна одна с сыном. Когда в 30-х годах началось раскулачивание, она, по дельному совету, отдала всех коров, лошадей; в семье остались только две овцы и корова, которые помогли выжить в последующие тяжёлые годы.

Кроме того, остался сундук с одеждой и другими вещами. Из одной старинной юбки получалось потом сшить два-три платья для школьниц – моей бабушки с сёстрами, внучек бабы Кати. Валенки они носили в школу по очереди, а так – зимой лапти на шерстяные носки. Как было, слушая такие рассказы, не научиться бережливости, запасливости и смекалке!

Баба Катя была очень хорошая, добрая и работящая. Когда «церкви рушили», её вместе со священником и третьим кем-то посадили, потому как она «при церкви была». 10 лет провела она в тюрьме. Когда пришла, всё в хозяйстве погнило: у сына с женой несколько малых детей, тяжелая работа в колхозе. Бабушка вспоминает, как они с бабой Катей возили камни, и баба Катя строила из них двор: туалет, сарай, забор. Делали снопы из камыша, крыли крышу, потом мазали глиной.

Прабабушка: веяло покоем и добром

Сын Екатерины Яковлевны Бирюков Николай Иванович взял за себя сироту Веру, они поженились в 1929 году. В семье дяди, где воспитывалась Вера, ее не обижали, относились по-доброму и замуж отдали хорошо. Она только в школу с другими детьми не ходила, осталась неграмотной.

Николай Иванович ушел в 1942 году на войну, был танкистом. После контузии вернулся домой. Вера выхаживала его, почти не ходившего. Кроме прочего, запаривала травы и усаживала мужа в бочку с раскаленным кирпичом и травяными напарами на дне, так, чтобы только голова была снаружи, а тело – в пару. Это сейчас очень модная процедура, «фитобочка» называется. Выходила! Он потом долгие годы работал трактористом, учил женщин трактором управлять, на многие съезды, как передовик, приглашался.

Баба Вера, моя прабабушка, была очень трудолюбивой. Бабушка вспоминает, что пешком она вообще не ходила – все бегала, только руки сзади мелькали, да тело чуть вперед. Бабушке очень эту картину напоминает Марьяшка, младшая дочь родной моей сестры. С самого утра баба Вера работает, бегает, трудится, потом возьмет ломоть хлеба, сядет между грядок, нарвет лука, наестся, тут же свернется калачиком, поспит чуток ­– и снова бегом. У неё было шестеро детей, седьмая, девочка, умерла в младенчестве.

Я помню ее сухонькой, согнутой, с пучочком из тоненькой седой косички, в простенькой ситцевой юбке «татьянкой», такой же рубашечке. Но какой невпроворот труда ради нас — детей, внуков, правнуков – остался навсегда в ее согнутых к старости пальцах! Каким покоем и добром веяло от нее! Приезжая с сестрой на лето в Башкирию, мы ездили с бабушкой в гости к бабе Маше, младшей её сестре, у которой жила прабабушка.

Нам говорили: «Пойдите, зайдите к старенькой бабушке!» Сядешь на кровать напротив нее, она поднимется на своей койке. Сестра моя Таня помнит, что прабабушка каждого из многочисленных правнуков узнавала, ласково называла по имени, задавала вопросы. Мы смущались, что не имели много чего рассказать ей. Учимся хорошо, закончили год так-то, занимаемся тем-то, поедем туда-то. Так хотелось порадовать ее, а не знали, еще чем. Не умели мы рассказать «старенькой бабушке» о своей жизни, интересах... Всей душой хотелось показать, как мы благодарны ей, как понимаем и участвуем в любви, уважении и преданности ей, как и её дети.

Атмосфера уюта, тепла, любви, принятия, поддержки, как кокон отделяли нас от других людей. Это была семья – большая, дружная, трудолюбивая, веселая, полная родных лиц, которые собирались большой толпой на все дни рождения, часто навещали друг друга, шумные, улыбающиеся... В тихой, очень чистой, теплой комнате прабабушки укреплялось уважение к старшим. Даже просто думая о ней, душа рождала благодарность, грусть и чувство принадлежности к Родине-Матери.

Бабушка: стахановка, на все руки мастер

Бабушка наша много рассказывала о военных годах, особенно за столом. Ели они крапиву, лебеду – хлеб состоял почти из неё одной. Если кому-то из детей удавалось найти куст паслена — караулили его, охраняли от других, пока не почернеют ягоды.

До сих пор, когда вижу лебеду или паслен, вспоминаю эти рассказы. Они помогали нам не капризничать и терпеливо переносить скудость перестроечных лет, когда, уехав из любимой Литвы, жили у бабушки в Башкирии, а родители в общежитии в Нововоронеже. Именно тогда оценили мы печёную картошку с квашеной капустой. А еще учились класть в чай все меньше и меньше сахара... В бабушкином детстве сахар был очень редко. Его кололи на мелкие кусочки специальными щипцами.

В деревне, оказывается, сеяли коноплю, обмолачивали ее, делали конопляное масло. Оно душистое, красивое, зеленое. Бабушка в последние годы говорила, что с большим удовольствием поела бы картошки, им сдобренной! Стирали и мылись щелоком – заваренной золой, а дрожжи делали из хмеля. Я записала на всякий случай эти рецепты, хлеб свой пеку.

Однажды на семейное и, как всегда, многолюдное, застолье бабушка испекла открытый пирог с пареной сахарной свеклой. Поставила на стол и говорит: «Ну-ка, кто угадает, с чем пирог?» Угадала только баба Маша, младшая сестра моей бабушки.

Во время войны ели мороженую картошку. Весной многие в деревне собирали пролежавшие зиму в поле на земле колосья и ели зерно. Потом умирали целыми семьями и был издан запрет делать это. Семья бабушки такие колосья не собирала, баба Вера детьми не рисковала.

Все сливки и почти все молоко от коровы отдавали в пользу армии. А потом в деревню привезли спасённых от голода из блокадного Ленинграда. В семью Веры поселили мать с двумя детьми, мальчиком и девочкой. Бабушка говорит: «До сих пор помню, каких их привезли — синих, зеленых... Это невозможно объяснить. Мама тогда сказала нам: «Девчонки, сами пока не будем пить молоко, их отпоим». Вот, по кружке давали ленинградцам, пока те не стали понемногу поправляться.

Нина, наша бабушка, с малых лет оставалась дома за старшую – мать уходила на колхозные поля, старшая сестра туда же, кухарить. Перед уходом мать накажет девочкам: тебе эту грядку, а тебе эту, прополете, то-то и то-то сделаете. И знали, что сделать надо. Делали, все делали, не ленились и не считались друг с другом. Нина с шести лет и стряпала, и по хозяйству управлялась, и младших нянчила-воспитывала. Все ее няней называют, сколько помню: «Нянь, няньк!» – и б. Лида, и б. Маша, и д. Толя, и д. Вова.

Бабушка частенько с усмешкой вспоминает одну свою обязанность – ходить за кизяками. Топились ими. «Машка за руку, Лидка за подол, мешок за плечами — и идем... А идти далеко!» А Нине самой едва десять.

С этими кизяками история была. Жила в деревне одинокая баба Устинья. Нина с подругой Любой ходили к ней убираться и помогать. Однажды пропала у неё красная тридцатка, она и подумала, что девчонки взяли. Нину мать просто расспросила, а Любе попало. А Устинья потом нашла тридцатку в валенке. Девчонки с обиды накидали ей в печную трубу кизяков, так бабка чуть не задохнулась. Вот тут-то мама Вера выдрала Нину хорошо!

Вообще же жили в деревне очень дружно, открыто. Через дорогу от Бирюковых жили дядя Данила (родственник по дедушке) и тетя Таня Сметанины с 11-ю детьми. И Вера, и Таня, что ни сготовят, кричат: «Сватья, идите к нам кушать, у меня уже пылушки готовы! Ой, айда скорей!» И так, кто первый приготовит.

Другая родственница, у которой была одна девочка, как придут в гости, все удивлялась: «Надо же, дома есть ничего не хочет, а у вас за компанию весело ест со всеми!»

А ещё бабушка читать очень любила. Залезет на печку с коптилкой, книжку откроет – а мать уже кричит: «Нинка! Нинка! Опять на печке с книжкой сидишь?» И ругается: то к скотине идти надо, то в огород... Работа, она никогда не кончалась. Потом в колхозе трудилась на совесть. На молотилке всегда кричали: «Нинку, Нинку снопы подавать!» Сено закидывать наверх — тоже Нинку. Самое ответственное и тяжелое... Споро, ловко и не отлынивая делали.

Вечером, после работы, еще и гулять пойдут, петь под гармошку. Весело было. Бабушка помнит, как украшали дом, готовились к церковным праздникам. Сейчас не стало ничего — телевизоры убили и общение, и веселье, и прогулки, и песни, и разговоры, и праздники. Все сидят по домам.

Жителям деревни документы долго советские власти не давали, чтобы они не уезжали в города. Николай Иванович, раз был на хорошем счету, выхлопотал в районе справку старшей дочери, а потом и Нине, моей бабушке.

Нина поступила работать в Автотранспортное хозяйство разнорабочей, работала так два с половиной месяца. Был там Семен Евсеич, еврей, хороший человек. Он сказал ей: «Иди, Нина, в аккумуляторный цех, пластинки делать». А от этой работы у людей трескались пальцы. Бабушка раз по цехам ходила, все видела, то и говорит ему: «Мне вот, вулканизаторный цех нравится, туда бы я хотела!» «Так тяжело же там очень, одни мужчины работают, а ты — молодая девчонка». Она очень просилась, он разрешил. Проработала три месяца учеником, учила конспекты: устройство колеса, разная резина... Потом сдавала экзамен. Учил ее немец Валентин, здорово помогал также пожилой глухой Борис. Разряд получала Нина уже самостоятельно.

Работала бабушка в Автохозяйстве тридцать три с половиной года. Очень ее уважали и ценили. Труд был очень тяжелый: цех горячий, вредный, ручные прессы, прессформы по 45 кг нагревались до 165 градусов, зиловские покрышки весят 44 кг... Все это надо поднять, перетащить на себе, руками. Помню, когда мы мыли посуду или стирали, бабушка все говорила, что к горячему у нее руки привычны, а вот холодного не терпят.

Будучи стахановкой, бабушка бывала в Уфе, Альметьевске на Съездах ударников коммунистического труда. После собрания посещали ресторан, театр. Ездила на обмен опытом, всегда получала на 8 марта хорошие подарки. Выдвигали ее кандидатуру на награждение медалью «Герой Социалистического труда», это была самая высокая награда для трудового человека. Однако, когда предприятие отправило ее документы на рассмотрение выше, там требовались «национальные кадры» и наградили башкирку.

Бригада была хорошая. Все Нину любили и уважали за доброту, отзывчивость, трудолюбие и добросовестность. Один товарищ называл ее Дванина (НИНА ДомНИНА). Все шли к ней, если надо было заклеить сапоги, камеру, покрышку. Хорошие, простые, трудолюбивые люди всегда уважают друг друга. А бабушка вспоминает с восхищением женщину, которая работала лучше, чем она, помогала штукатурить дом! Мне даже сложно представить, как можно быть еще трудолюбивей.

На пенсию бабушка ушла в 50 лет вместо 55, так как работала на горячем вредном производстве.

Марина Осипова

На снимках: пять сестер (Нина Николаевна в середине); Вера Семеновна с внучкой; Нина Николаевна.

Продолжение следует