Доступные аборты – это доступное самоистребление

Интервью с Фокиным Алексеем Александровичем, врачом психиатром, психологом, специалистом по клиническим исследованиям, тренером программы «Спаси жизнь»

Фокин А. А. один из спикеров недавно прошедшего в Тюмени семинара-практикума, на котором он познакомил слушателей с темами постабортного синдрома, гормональной контрацепции и методикой остановки медикаментозного аборта. Алексей Александрович уже не первый раз посещает Тюмень со своей просветительской программой, о чем мы рассказывали в одной из наших публикаций. Он разработчик нескольких проектов, направленных на защиту жизни детей до рождения и женского здоровья. Основная тема сегодняшнего разговора – постабортный синдром (ПАС). Затронуты также и другие вопросы, касающиеся профессиональной деятельности нашего собеседника.

«Что мне делать? Я плачу после аборта…»

Алексей Александрович, можно предполагать, что тема постабортного синдрома Вас заинтересовала прежде всего как врача психиатра. Как это произошло, с чего началась ваша деятельность в защиту жизни?

– Темой постабортного синдрома и защитой жизни детей до рождения я стал интересоваться с 2004 года. Что меня поразило – во-первых, очень большая распространенность абортов в России и их высокая доступность. Во-вторых, этому уделяется мало внимания, хотя проблема более чем важная. С одной стороны, падают показатели рождаемости в стране, с другой – страдает нравственность нашего народа. Ведь создавать большие, многодетные семьи – нормально, это признак здоровья, а мы занимаемся самоистреблением, численность нашего населения стремительно сокращается. Что еще меня настораживает: тема абортов фактически табуирована в СМИ, о ней редко говорят открыто, по сути, её замалчивают, как будто её нет, и это несмотря на то, что проблемы с ней связанные очевидны.

Действительно, абортов много, и даже если они оказывают негативное влияние не на всех женщин, а на какую-то часть, то влекут за собой много тяжелых последствий – физических и психических. Только из-за высокой распространенности и доступности абортов.

Собственно, из-за этого, мы стали говорить и писать на эту тему, развивать интернет-ресурсы. Постепенно, был создан сайт постаборт.ру. С коллегами мы перевели с английского книгу о постабортом синдроме Forbidden Grif, а также статьи о психологических последствиях абортов, видеоматериалы, стали консультировать женщин. Все материалы и ресурсы оказались востребованными.

У вашего сайта много посетителей?

– Сайт postabort.ru, без всякой рекламы, в год посещают минимум 15-20 тысяч человек, среди которых много женщин, они просто в яндексе набирают: «что мне делать, я плачу после аборта», «что мне делать, у меня депрессия», или «я тоскую, мне нужна помощь, не могу забыть свой аборт». Для меня это было еще одним признаком того, что эта тема нужна и востребована, потому что женщины ищут ответы на вопросы, которые их беспокоят, и нам бы хотелось, чтобы они нашли ответы на свои вопросы. Если взять англоязычные сегменты интернета, там гораздо больше информации о постабортном синдроме, о психологических последствиях аборта. На Западе есть центры, не супербольшие, но все равно есть, где можно получить консультацию, индивидуальную и групповую терапию. Я изучал опыт западных коллег и понял, что нам тоже необходимо двигаться в данном направлении. Эта информация полезна и другим специалистам, тем же врачам акушерам-гинекологам, с которыми я тоже общаюсь. Они говорят: «мы не знали, что есть такая штука, как постабортный синдром, знаем только о физических последствиях, о психических нам никто не рассказывал». На самом деле, психические последствия куда более тягостные, чем физические. Если у женщины после аборта развились какие-то физиологические осложнения, это можно излечить, это заживет, то от душевной, психической раны женщина может страдать значительно дольше и даже всю жизнь. От себя никуда не денешься, то, что в душе сидит – вина, уныние, хандра – вот это никуда не пропадет, от этого нет таблетки. Есть таблетки от кровотечения, но нет таблетки от вины. Есть антидепрессанты, но они, честно говоря, очень слабо помогают. Вообще я считаю, распространение знаний и изучение постабортного синдрома важно, а это поможет нам понять, где мы находимся. Может, не случайно иностранцы воспринимают русских угрюмыми, мрачными, неприветливыми….

Но у многих наших граждан могут быть и другие травмирующие факторы, которые глубоко ранят душу. Можно пребывать в депрессии и по другой причине. Какие тут критерии?

– Если у женщины в анамнезе был аборт и при этом она страдает, у нее тоска, тревога, чувство вины, депрессия, то понятно, что это связанные между собой вещи. Но женщины часто, даже если они сильно страдают, стараются не связывать свою душевную боль с абортом, а наоборот, утаивать, так как эта тема для многих достаточно постыдная, грязная, неприятная. Либо женщины просто не связывают свое состояние с абортом. Поэтому, действительно, тут нужно разбираться и дать возможность женщине повысить осознанность этой проблемы.

У нас тысячи психиатров и психологов, но большинство из них не знают этой проблемы, а если и знают, то говорят о ней редко. Но чаще всего не знают, потому что тема абортов и их последствий табуирована в обществе и СМИ.

Женщинам с постабортным синдромом надо оказывать психологическую помощь

Официальная психиатрия не признает ПАС?

– Не признает. Во-первых, не признавала советская психиатрия, так как в советской медицине аборт – это норма, это было право женщины. Но даже когда мы перешли с советских диагностических критериев на западные, то в западных уже не было аборта как психотравмирующего фактора. А сейчас из-за глобализации все психиатры в России работают по западным шаблонам, а там аборты не входят в перечень психотравмирующих факторов.

Среди ваших коллег есть люди, которые разделяют вашу точку зрения?

– Они есть. Но я бы не сказал, что их много. Это, прежде всего, христиански-ориентированные психиатры, которые понимают, что с абортом не все так просто, как это кому-то кажется. Сейчас, в принципе, психиатрия находится под сильным влиянием фармацевтических компаний, и именно они формируют диагностические критерии в психиатрии. А в психиатрии, в отличие от соматической медицины, критерии гораздо более субъективные. Если в соматической медицине сложно что-то обойти и как-то изменить критерии, то в психиатрии это сделать гораздо проще. Если фармкомпания хочет заработать дополнительно какую-то сумму денег, то она может посредством влияния на экспертов, формирующих диагностические критерии, эти критерии, скажем, расширить. Например, если раньше депрессия в Америке определялась у 10 миллионов человек, то благодаря деятельности заинтересованных экспертов можно сделать так, что пол-Америки получит такой диагноз. Вводятся новые диагностические критерии, а значительная часть психиатров мира пользуется ими. Критерии формируются не у нас, не наши психиатры развивают знания и передают их остальному миру, а мы их импортируем и применяем в своей практике.

И все-таки, постабортный синдром – это болезнь? Или просто такое нестабильное психическое состояние?

– Это болезнь. Одним из критериев, позволяющим определить выход за пределы нормы является страдание. При постабортном синдроме женщина страдает от чувства вины, утраты, бессонницы, тревоги, депрессии. Здесь уже можно говорить о том, что это – ненормально. При постабортном синдроме есть признаки, указывающие на то, что это болезнь.

Можно ли это лечить и надо ли?

– Я считаю, что не можно, а нужно лечить, женщина страдает и ей надо помочь. В принципе, в психотерапии уже разработаны эффективные методики такой помощи при утрате и посттравматическом стрессе. Они хорошо работают при потере обычного родственника, мужа, жены, ребенка, бабушки, дедушки. Переживать горе естественно для человека, и когда мы его проживаем, то оно постепенно нас отпускает. Если мы теряем близкого человека, то мы можем достойно проводить его в «последний путь», по крайней мере, можем поплакать на его могиле, у нас есть его фотографии. Рано или поздно человек перестает горевать и принимает смерть близкого человека как свершившийся факт. С женщиной после аборта другая история. В отличие от обычной утраты, ей некуда cходить – нет могилы, нет фотографии ребенка, она остается с невыплаканными, не пережитыми чувствами. Подойти к кому-то и рассказать она не может, так как боится осуждения, неприятия. Что касается осуждения, то наше общество в этом смысле просто ужасно. У нас, к сожалению, очень много осуждения и мало сочувствия, сострадания. Женщина в ситуации аборта, я считаю, является второй жертвой.

Что это значит – вторая жертва?

– Дело в том, что она не только абортировала ребенка, она повредила какую-то часть своей души, нанесла сама себе сильную травму. Да, конечно, ответственность за это с нее никто не снимает, но ей можно посочувствовать, потому что она сильно страдает. Женщина, конечно, никогда не забудет аборта, но ей может помочь психолог или психотерапевт. Ей нужно помочь выплакать и прожить свое горе, научиться принять себя, делиться с близкими, как минимум об этом рассказать кому-то, кто ее не осудит. Душевный механизм переживания горя есть у всякого человека, рано или поздно мы кого-то теряем. В такой ситуации очень помогает пойти в церковь, исповедоваться, чтобы этот грех был прощен, потому есть объективная вина женщины в этом поступке. Очень помогает работа в благотворительных организациях, помощь людям, которые нуждаются в поддержке – инвалидам, нуждающимся, больным детям. Ведь женщина уже не может помочь тому своему ребенку, ей его не найти уже, не вернуть, но она может помочь другим детям. Любая позитивная благотворительная деятельность действует исцеляюще.

Почему у одних женщин есть постабортный синдром, а других нет?

– Более 50 процентов женщин после аборта не страдают от постабортного синдрома. Около 30 процентов испытывают симптомы постабортного синдрома. Чем это объяснить? Как у нашего физического тела есть адаптивный механизм к травме или болезни, есть иммунитет, и, следовательно, организм может перенести какие-то физические неблагоприятные воздействия, то же самое происходит с психикой. События, травмирующие психику, некоторые женщины в силу своих природных психических особенностей могут перенести без последствий. Они более хладнокровны, стрессоустойчивы, у них сильный характер. Есть женщины, которые могут прыгать с парашютом, служить в спецназе, быть снайперами. Есть женщины более совестливые и менее совестливые. А есть более впечатлительные, тонко чувствующие. Они, конечно, переживают эту утрату значительно сильнее. То есть, душевное устроение, характер, влияет на то, как будет чувствовать себя женщина после аборта. Ну как с телом – есть более крепкие, выносливые люди, есть менее.

Со сменой поколений произойдут положительные изменения

А как гинекологи, главные исполнители процедуры аборта? У них есть ПАС?

– Нет, у них всё совершенно по-другому, у них нет собственно постабортного синдрома.

Но они же тоже раскаиваются.

– Те, кто раскаивается, я бы сказал, исключение. Это редкость. Но все-таки значительная часть акушеров-гинекологов старается не делать аборты. Некоторые гинекологи делают это не то чтобы по принуждению, но вынужденно. Потому что это часть той работы, которую они должны делать, согласно должностной инструкции. Как правило, гинекологу, который работает в стационаре, предписывают обязанность делать аборт, даже если ему этого делать совсем не хочется. У некоторых есть смелость отказаться: «я этого делать не буду, это безнравственно, противно» и так далее. Таких врачей могут уволить. Но это ОМС-ная процедура, существует план по абортам, и за счет них пополняется бюджет больницы.

Есть гинекологи, которые очень сожалеют, что делали аборты, их тоже гнетет чувство вины, но это не ПАС, они же не утратили своих детей. К счастью, врачей, отказывающихся от абортов, становится всё больше и больше. Многие врачи становятся более независимыми. Если в советское время производство абортов было нормой, никто и не поднимал эту тему, то сейчас молодежь более начитанная в этом плане, она больше знает, больше понимает, что аборт – это убийство. Поэтому я надеюсь, что со сменой поколений, у нас произойдут и положительные изменения.

Может ли постабортный синдром передаваться рожденным детям?

– Нет, ПАС не может. Но иногда дети, которые рождаются после аборта, испытывают какой-то неосознаваемый страх перед матерью. Мама из источника тепла, любви и заботы становится для них источником какой-то угрозы. И дети в таких семьях растут более тревожными, неуверенными. Кроме того, нерожденные дети, погибшие в абортах, иногда снятся не только мамам, но и их уже рожденным детям. Одна девушка мне рассказывала, как к ней во сне пришел молодой человек и говорит: я твой старший брат. Утром она рассказывает маме свой сон. А мама со слезами на глазах говорит: да, у тебя был старший брат. Так что убитые дети прорываются в наш мир разными способами и напоминают о себе.

Медикаментозного аборта

Алексей Александрович, есть еще одна область вашей деятельности в защиту жизни – это остановка медикаментозного аборта. И это о том же – чтобы женщины не страдали потом от ПАС?

– Да, это направление оказалось не менее востребовано, чем постабортный синдром. Если при ПАСе идет речь о душевном комфорте женщины, что важно, но не критично, то в случае медикаментозного аборта – это мегакритично. Речь идет о спасении жизни человека. Из-за того, что медаборты очень доступны, у нас производится более полумиллиона медикаментозных абортов. Значительная часть женщин очень быстро идет на это, иногда без твердого решения прервать беременность. Неделя тишины в коммерческих клиниках часто не соблюдается. Из-за этого, после первого приема таблетки, некоторые их них начинают сожалеть о том, что сделали и хотят остановить аборт. Этим женщинам, конечно, можно помочь, и мы таким женщинам помогаем. Они хотят сохранить беременность и просто заблокировать действие первой таблетки (мифепристона). Для таких «передумавших» женщин у нас работает горячая линия, есть специалист, который консультирует. Есть сайт передумала.ру с описанием методики остановки медикаментозного аборта. Женщина, принимая прогестерон по определенной схеме, может сохранить ребенка. С 2019 года 86-ти женщинам из 200 начавших медаборт и передумавших удалось сохранить беременность. Они нашли информацию в интернете об остановке медаборта и приняли прогестерон для сохранения беременности.

Но это, можно сказать, вторичная методика, которая выявила, что у нас очень много медикаментозных абортов, и они очень доступны. И пока они будут так легко доступны и в таком количестве, нам никакие демографические проблемы не решить. Это хорошо, что кто-то помогает женщинам сохранить беременность, но как быть с остальными, которые легко получили информацию и легко получили таблетку, чтобы прервать жизнь своему ребенку. Более того, эти препараты для медаборта производятся у нас в России. Получается, мы сами производим для себя яд и распространяем среди женщин, а потом удивляемся, почему у нас так плохо с демографией.

Где запрещены аборты, там нет проблем с демографией

И последний вопрос. Вы ездите по миру, изучаете опыт других стран по проблеме абортов. В какой стране, на Ваш взгляд, наиболее благоприятная обстановка по защите жизни детей до рождения? Какая страна в этом плане Вам более всего симпатична?

– До недавнего времени это была Ирландия, пока там были запрещены аборты. Но тамошние СМИ, которые были по сути иностранными медиакомпаниями (аналогично нашим СМИ-иностранным агентам), систематически промывали населению мозги, что аборты в Ирландии нужны, что это современно, что «мы – такие косные католики, мы отстали от жизни». По сути, эта страна подверглась мощной информационной атаке и в течение длительного времени. В эту кампанию было вложено много средств, они уговорили руководство страны провести референдум по легализации абортов, и, по официальным данным, большинство ирландцев высказалось за отмену законного запрета на аборты. Хотя Ирландии это точно не было нужно. Благополучная страна, с хорошей рождаемостью, хорошим здравоохранением, не было проблем с мигрантами, все было замечательно, но запрет на аборты не нравился, так скажем, другим странам, где аборты разрешены.

Самые просемейные страны – латиноамериканские – Чили, Аргентина, хотя они не очень богатые. Беседовал я как-то с одной женщиной из Эквадора. Она мне сказала: «Мы вообще не понимаем, как это можно сделать аборт? Это же ребенок! Если какая-нибудь женщина у нас вдруг скажет «я хочу сделать аборт», то ее посчитают за сумасшедшую». В латиноамериканских странах почти везде запрещены аборты, и с демографией у них вообще нет проблем. В Чили – прирост населения плюс полтора процента в год. Латинская Америка в этом смысле преуспевает, хотя там и высокий уровень преступности. Польша – тоже хороший пример, хотя, думаю, рано или поздно ее заставят легализовать аборты, потому что она член Евросоюза. Средства массовой информации там тоже постепенно захватывают западные медиахолдинги, молодежь сидит в интернете, ее всё более ориентируют на либеральные ценности, далекие от христианских. Но пока Польша держится, 30-40 процентов населения ходят в церковь каждое воскресенье, это гораздо больше, чем у нас. И это хороший пример.

Алексей Александрович, благодарим Вас за это очень важное и содержательное интервью. Доброго здравия Вам и крепости духа, дальнейших успехов в деле просвещения нашего населения и защиты жизни детей до рождения!

Татьяна Симонова