Елена Пискарева: «Попасть в самое сердце...»

Е. А. Пискарева – режиссер и сценарист художественного фильма «Право выбора», в котором впервые в истории отечественного кинематографа поднята во всей своей неприглядной полноте проблема абортов. Недавно в Тюмени состоялся премьерный показ этой уникальной для нашего времени кинокартины. Мы попросили Елену Алексеевну ответить на наши вопросы.

– Елена Алексеевна, были ли у Вас сомнения по поводу того, стоит ли снимать фильм с такой «неудобной» тематикой, открыто обличающий и затрагивающий, в том числе интересы тех, кому выгодно производство абортов. Создание этого фильма очень смелый шаг. Вас никто не отговаривал?

– В нужности и важности такого фильма я в принципе не сомневалась, когда погрузилась в тему и начала ее копать, пообщалась с врачами акушерами-гинекологами. Сомнения у меня были по поводу того, можно ли это сделать именно в рамках художественного фильма, можно ли это вообще выразить средствами художественного кино. Потому что, действительно, это какая-то публицистика, тут нужно снимать, скорее, в направлении журналистских расследований, снимать документальные фильмы, показывать рассекречивающие какие-то сюжеты, чтобы открывать людям глаза на то, как эта индустрия работает, как там все устроено. Поэтому стоял вопрос, правильно ли включать такие разоблачающие материалы в художественное кино. Это первый момент моих сомнений.

Второй – некоторые сцены, которые мы показывали, например, переработка фетального материала, затрагивают очень серьезные интересы – того же абортивного лобби или тех, кому выгодно делать аборты. Тут возникали вопросы: что мы можем поменять этим фильмом, стоит ли вообще поднимать такие темы, потому как многие заинтересованы в производстве абортов – женщины, которые не хотят рожать, бизнес сообщество, котороый на этом зарабатывает. Не будет ли это борьбой с ветряными мельницами? Зачем это всё обличать, если дух времени сейчас такой? Нужно ли такое кино, оно, скорее, мало что изменит, сейчас такой порядок вещей, который выгоден многим. Это были именно мои внутренние сомнения, момент какой-то внутренней самоцензуры. Но меня никто не отговаривал. Хотя не было понимания со стороны киносообщества: зачем такие темы вообще трогать, человек существо свободное, что хочет, пусть то и делает. Не поддержали нас продюсеры, денег из них никто не дал. Но я понимала, что фильм нужно делать несмотря ни на что, при любых условиях, во что бы то ни стало, потому что это такая кровь, которая вопиет к небу.

Люди, которые посмотрели наше кино, пишут, что такого быть не может, это все конспирология, что нет этого рынка. Когда начинаешь говорить на тех же закрытых показах, что речь идет о патенте 2160112 и он официально работает, то многие в это не хотят верить. Все тексты, которые мы озвучили в фильме о переработке фетального материала, прямо взяты из этого документа, там нет ни одной придуманной фразы. Люди относятся к этому с недоверием. Возможно, это какая-то защитная реакция, что зло не может быть таким масштабным, ведь это же реальный каннибализм. Кому-то проще думать, что это какая-то конспирология. Если б я сама не видела такой документ, то тоже, может, и не поверила. Хотя повторюсь, документ в открытом доступе, с ним можно ознакомиться. Абортивные ткани есть и в косметике, таблетках, прививках.

На закрытый показ приходят обычно люди, которые уже в теме, хотя бы отчасти. Какую реакцию Вы ожидаете от массового зрителя, когда фильм будет в свободном доступе?

– Какую реакцию? Разную. Например, на женских форумах в интернете я вижу, когда обсуждаются эти вопросы, превалирует отношение, что зачатый ребенок, то есть эмбрион человека – вообще не человек. Слова, которые употребляют эти женщины – личинка, плодянка, рожалки, есть и похлеще, – о многом говорят. Когда все это читаешь, то у тебя отпадают какие-то иллюзии. Наше кино снималось для того, чтобы пробиться к сердцу человека, попасть в самое сердце, затронуть саму сердцевину человеческой души. До кого-то это всё дойдет, безусловно. А питать какие-то иллюзии – несерьезно, я уже взрослый человек, вижу мир, в котором мы живем, какой дух времени сейчас царит. Поэтому мы делали то, что должны были, и будь, что будет. Я понимаю, что реакция будет различной – и позитивной, и негативной, возможно, последняя станет преобладать, или примет форму какой-то психологической защиты. Потому что общество говорит, что это норма, а фильм говорит о том, что аборт – убийство. Это кино, которое ввергает зрителя в когнитивный диссонанс и выводит из зоны психологического комфорта. Ну кому это приятно? Поэтому реакция будет разная – от неприятия, гнева, раздражения, каких-то защитных реакций, даже возможна агрессия. А те люди, до которых удастся достучаться – а у нас была именно эта цель – поймут этот фильм и примут его положительно.

Премьера фильма «Право выбора» прошла уже в 15-ти городах (на момент выхода интервью в 18-ти – прим. редакции). На закрытом показе были руководители госструктур, члены Общественных палат, представители парламентов, заведующие женскими консультациями. Кто-то предлагал Вам показать фильм руководству страны, кабинету министров, Татьяне Голиковой, например, или депутатам Госдумы? В конце концов от их решения многое зависит, изменится ли ситуация с абортами или нет.

– Во-первых, состав Думы осенью должен поменяться. Поэтому показывать кино этому корпусу депутатов уже не имеет никакого смысла. А дальше, к осени, когда пройдут выборы, там видно будет. Во-вторых, опять же нужно понимать, что власть чаще всего идет на поводу общества. Если общество дозреет до того, чтобы прекратить делать аборты, то и власть, думаю, пойдет навстречу. Поэтому, на мой взгляд, бесполезно показывать кому-то там наверху, пока в нашем обществе царит приятие детоубийства. Пока общество хочет потреблять и ни за что не отвечать, будут и законы соответствующие.

Есть у меня еще два вопроса по содержанию фильма. Мужские персонажи в картине представлены в основном, на мой взгляд, в лучшем свете, более благородными, нравственными. Прежде всего сам главврач роддома (артист Эдуард Флеров), призывающий свой коллектив отказаться от производства абортов, потом мужчина, пришедший к психологу в сильном волнении и возмущении: «Она хочет убить моего сына, моего сына!» Сцены эти на самом деле очень сильные. Это намеренно Вы сделали?

– Нет, не намеренно, мужчины просто транслируют более четко сформулированную позицию, которую мы не привыкли слышать из их уст. Поэтому для нас это, по сути, откровение. И прежде всего то, как мужчина (наш главный герой) воспринимает всё происходящее в роддоме и начинает с этим злом бороться, что свойственно нормальному и здоровому в нравственном плане человеку. И то, что мужчина встал на защиту своего ещё нерождённого сына или отец, который говорит сыну-подростку, что интимные отношения – это, прежде всего, ответственность – для нас это также звучит как откровение. Потому что есть и другие отцы, говорящие своим сыновьям совсем противоположное: «куда тебе жениться, погуляй еще». Говорят и мамочки: «еще не нагулялся». Но в фильме положительно представлены и женские персонажи – прежде всего психолог (актриса Ирина Пегова) и совсем еще молодая мама Юля (актриса Валентина Ляпина). Они транслируют материнскую любовь, ценность жизни человека, ответственность.

По поводу мужской ответственности еще скажу. От мужчин действительно много зависит. Американский психолог и психиатр Тереза Бёрк, известная своей книгой «Запрещенные слезы», проконсультировала 3 тысячи женщин, находящихся в состоянии постабортного синдрома. Каков результат. 80 процентов из них признались, что они не сделали бы аборт, если бы была поддержка со стороны мужчины или ближайшего окружения. Женщина остается один на один со своей проблемой, ее никто не поддержал, она одержима страхами, как жить дальше – на что, где? Она идет на аборт, потому что от нее все отказываются. Но если бы было «мужское плечо», она сохранила бы беременность. Кто зачинатель жизни? – мужчина и женщина, поэтому в первую очередь она идет к нему с этой новостью.

Еще более вам скажу. После одного такого премьерного показа подходит ко мне священник и говорит: «У себя на приходе я с женщинами не разговариваю по этому поводу. Я разговариваю с мужчинами. Потому что понимаю, что если у нее нет мужской поддержки, то хоть сколько я ей буду говорить, что это грех, она все равно побежит и сделает аборт, потом придет на исповедь, будет плакать и каяться. Поэтому я веду разговор с мужчинами». Этот священник рассказал мне, как он работает с молодыми людьми на приходе, которые собираются вступить в брак, какие им дает советы. Что уже с первых дней молодые супруги должны договориться друг с другом по этому поводу. О том, что муж берет на себя ответственность за обеспечение своей семьи, что он ее никогда не бросит, никогда не будет толкать жену на аборт, и все трудности рождения и воспитания детей они будут разделять вместе.

Кровавые сцены в вашем фильме действительно производят шокирующее впечатление. Женщине, которой сделали аборт, даже не показывают, что после от него осталось – растерзанного маленького человечка или даже целого, с личиком, ручками, ножками. Это, оказывается, такая практика, о которой даже не все знают.

– Да, женщине не показывают это. Даже если у нее перинатальная потеря на большом сроке, ей тоже не дают увидеть своего ребенка, не дают даже, если она потеряла этого ребенка в родах. Мало того, она не может его забрать из роддома и захоронить. Родителям не выписывают даже справку о рождении этого ребенка. Официально этого человека нет нигде.

Сцены с кровью, эмбриончиками выглядят очень натурально. Где вы это снимали?

– Это все бутафория и графика. В интернете обилие материалов, как это все выглядит, и видео, и фото. Причем врачи сами делают снимки и выкладывают в интернет, в том числе и для того, чтобы люди увидели это своими глазами и задумались. Есть же врачи, которые ушли из этой профессии, есть сообщество «Врачи против абортов». В нашем фильме мы показываем, как медсестра держит в руке эмбриончика, в первое мгновение он еще живой, рефлекторно дергает ручками. Такие видео даже выкладывают в Ютубе. Может, это кого-то остановит….

Съемочная группа была единодушна в понимании темы, цели фильма?

– Ирине Пеговой я отослала сценарий, ночью получила ответ от нее, что она согласна. Я никого кроме нее, в этой роли и не представляла. Эдуард Игоревич Флеров тоже согласился охотно, с пониманием, он даже воспринял эту роль как миссию, в одном из своих интервью он об этом говорил. Артисты Елена Панова (мать Юли) и Борис Каморзин (врач) были тоже под большим впечатлением от сценария. Лена тогда сказала, что она не увидела в этом сценарии ни морализаторства, ни пропаганды, а срез реальности, как она есть. А Борис Борисович так сказал: «Мы мужчины вообще не знаем, что там происходит. Но когда я прочитал сценарий, я понял, что не знал, что это именно так происходит, неужели именно так?». Вообще всех артистов вдохновил сценарий. Поэтому при съемках было полное единодушие, отнеслись все очень ответственно к своей работе, понимали ее важность, необходимость. Один раз во время съемок сцен с участием массовки подходит ко мне ассистент и спрашивает: «Что вы такое снимаете, у вас такая атмосфера на площадке, все так горят, все в едином порыве. Мы ходим с проекта на проект, участвуем в массовке, но такой атмосферы, как у вас, нигде не было». А в конце смены был монолог Флерова про общество потребления, про то, что врачи акушеры-гинекологи находятся в постабортном синдроме. Он так проникновенно его прочитал, что полмассовки настолько впечатлилось, что потом подходили ко мне, желали удачи, говорили, что у вас очень редкая обстановка, особая, видно, что делается что-то очень важное.

Татьяна Симонова