Родная речь – Отечеству основа

Мы должны сделать всё, чтобы знание классической и современной литературы, грамотная речь стали неотъемлемой частью жизни страны, по сути, правилом хорошего тона, чтобы это стало модным, чтобы об их сохранении и развитии заботилось всё наше общество.

Владимир Путин

Уже не первое десятилетие отечественную систему образования сотрясают так называемые реформы. Казалось бы, при таком пристальном внимании со стороны Министерства образования к школе, вузу, другим учебным заведениям мы вправе ожидать появления новой когорты грамотных, всесторонне образованных людей, профессионализм которых отвечает требованиям современного общества. К сожалению, это не так. Выпускники школ все хуже решают математические задачи, все реже понимают физику и химию, путают исторические эпохи, а со знаниями в области русского языка и литературы, прямо скажем, совсем плохо. По данным недавних массовых опросов, 80 процентов родителей недовольны учебниками и программами по этим предметам.

Одним из верных признаков, указывающих на явное неблагополучие в филологическом образовании, является недавно созданное в Москве Общество русской словесности, которое призвано стать дискуссионной площадкой для обсуждения вопросов преподавания русского языка и литературы. Цель новой организации – изменить сложившуюся ситуацию с изучением данных предметов в школе, повысить роль филологических дисциплин на всех уровнях.

При этом надо признать, что руководство страны все-таки ищет пути выхода из кризиса в системе образования. Президент лично предложил Патриарху Кириллу возглавить Общество русской словесности. Владимир Путин заявил, что Общество может рассчитывать на самую серьёзную поддержку со стороны государства.

Но что думают по этому поводу тюменские специалисты? О своем видении сегодняшнего состояния филологического образования рассказывает в нашей беседе профессор кафедры русской литературы Тюменского государственного университета, доктор филологических наук Сергей Анатольевич Комаров:

– Для понимания проблем современного образования и выявления тенденций его развития необходимо решить принципиальный вопрос: что представляет собой нынешняя Россия по своему культурно-историческому типу? Это Европа, Азия, или особая региональная цивилизация со своим специфическим культурным кодом? И в этом плане концептуальные разногласия в понимании культурно-исторический идентичности России создают практические трудности для реализации стратегических и тактических целей развития образования и определяют во многом, в том числе негативный результат проводимых реформ. Но это особая тема, требующая глубокого осмысления процессов глобального уровня, включая политические, экономические, социальные и иные аспекты.

Поэтому более продуктивным, на мой взгляд, будет подход к состоянию филологического образования с позиции того, что надо сохранить в нем из прежних методик преподавания, в том числе советских, и как минимизировать отрицательные последствия компьютерных технологий, которые не всегда оправданно и продуманно активно внедряются во все сегменты образовательного процесса.

Основой любой культуры является язык. Русский философ и литератор Николай Страхов писал о том, что человек отличается от животных тем, что он способен именно понимать, что такое природа, и понимать свое место в ней, а не просто быть неосознанной ее частью. То есть нас как вид отличает именно сознание, а оно словесно и образно. Отсюда первостепенность словесности, она ментально объединяет общество.

В нашей отечественной традиции в роли духовного наставника населения всегда выступала церковь. Не случайно, что именно церковь сегодня выполнила столь важную инициирующую роль в создании Общества русской словесности. Церковь способна разговаривать с разными кастами общества: с кастой учителей, преподавателей, с кастой издателей, финансистами, журналистами, армией. Церковь выявляет и проговаривает интересы каждого в этом процессе.

Тенденция примитивизации сознания

– Сергей Анатольевич, русская словесность сегодня испытывает тяжелые потрясения: снижение уровня грамотности населения, сокращение часов по гуманитарным предметам, речь значительной части молодёжи бедна и невыразительна. Это все результат реформ?

– На мой взгляд, у нас есть три внутренних врага. Первый наш враг – это «кнопка», технологическая кнопка, которая естественным образом пришла в нашу жизнь и слишком многое разрушила в существовании человека. «Кнопка» – это интернет и всякие технические приспособления. Раньше, когда человек жил без «кнопки», он вынужден был писать рукой. Тем самым он физически задействовал весь свой аппарат, приводил его в напряжение. Дело в том, что между клавиатурой и ручкой существует колоссальная разница. Когда человек пишет от руки, его мозг задействует различные зоны, которые в процессе такой работы отлично тренируются. Это зоны мышления, языка, рабочей и мышечной памяти. От руки в процессе своего писания человек формировал мысль, весь участвовал в этом процессе. Сама процедура заставляла человека мыслить, работать с мыслью, формировать мысль, причем формировать с раннего детства.

Современная технологическая реальность отучила человека напрягаться писать. Раз от этого процесса он уже в детстве отошел, то и далее на всех этапах своего развития человек не способен самостоятельно формировать мысль. Отсюда вытекает следующее: раз он не понимает, как эта мысль формируется, он не уважает и чужую мысль, он теряет уважение не просто к глубине мысли, но к индивидуальности мысли и тем усилиям, которые любой человек затрачивает на производство духовного общения. В результате подрываются основы отношений между поколениями и основы отношений между родителями и детьми, подрывается авторитет родителя как носителя прежде всего культуры, духовного опыта. Отсюда подрывается процесс подражания родителям. Отсюда во многом разрыв семейных традиций. И, сами понимаете, на этом разрыве возникает желание компенсации. Актуализируются полунаркотические заменители (музыка, рэп, видео, фото, экстремальные акции), которые подросток находит в ближайшем своем окружении. Одним словом, меняется вся традиционная система общения, воспитания и обучения.

Кроме того, мы же понимаем, что раз ребенок нажимает на эту «кнопку», он видит что? Картинку. А картинка – это облегченная форма знака. Ему не надо перекодировать буквенный знак в какое-то понятие, что-то достраивать, развивать таким образом свою фантазию, свой словесный образ. Этот образ становится все более простым, все более адаптированным к потребителю, все более наглядным. Повторюсь, ребенок лишается творческих потенций для достраивания этого образа, для индивидуализация его. В результате идет технологически тотальная примитивизация сознания, упрощение процесса мышления.

Разрушение системы воспитания

– Второй наш враг, о чем я уже начал говорить, это разрушение системы воспитания в обществе и в семье. Естественно, что та советская система, которая была (можно говорить об ее достоинствах и недостатках, но она была системой), рухнула как идеологически, так и организационно. Сейчас государство принимает меры для того, чтобы построить новую систему с использованием эффективных элементов старого. Это летние школы, лагеря, слеты, кружки, молодежные организации, внимание к спорту, к патриотическому воспитанию. Все это верные шаги. Сложность именно в том, что этот переход от школы советского типа и семьи советского типа к новой системе «капиталистического» типа, к новой культуре семьи еще не структурировался, не сложился. А она все равно должна быть в перспективе новой.

– Но сегодня семья стремительно разрушается.

– Она поэтому и разрушается, что детям во многом не ясны ценностные ориентиры родителей, а родителям тоже не всегда ясны ценностные ориентиры детей. Современная культурная среда дает детям другие ценностные установки. Сегодня они недостаточно осознанны, и поэтому возможности общества направлять, контролировать их формирование крайне ограничены. Главное, что есть в нашей стране, это человеческий ресурс. Причем человеческий ресурс очень неплохой, потому что советская цивилизация действительно работала на принципах воспитания человека культурного, грамотного, имеющего духовные ориентиры, способного многим пожертвовать ради общества, семьи, страны, что очень важно. И сейчас мы живем за счет этого ресурса. И именно это создает определенную стабильность в обществе. Только данный ресурс нельзя эксплуатировать до крайней степени, потому что, как только пружина сорвется, все может обернуться социальным взрывом.

С детьми не разговаривают

– Ну и третий враг – это возросшие при сегодняшнем капитализме нагрузки и на учителя, и на родителя, у которых просто нет физической возможности разговаривать с детьми. Дело в том, что все-таки при советской власти с детьми разговаривала школа. Сейчас, как мы выяснили, школа не разговаривает. И родители с детьми не разговаривают.

Нагрузки настолько возросли, что компенсировать эти потери в общении с учеником ни у родителей, ни у учителя нет ни желания, ни времени, ни энергетического ресурса. В современных условиях нашему учителю надо выжить, набрать побольше часов. Естественно, он работает на полуавтомате.

– Психологи тоже отмечают эту тревожную тенденцию, что молодые родители, приходя домой, охотнее тянутся к компьютеру, чем к детям.

– Отсюда мы возвращаемся к вопросу о том, что такое слово. Подрываются основы человеческой цивилизации – основы разговора. Не просто речи. Человек как бы антропологически меняется. Чтобы научиться мыслить и производить слова, человек должен находиться в процессе разговора, он должен постоянно тренироваться в этом. Он должен это ценить, и кто-то ребенка этому должен научить. А раз его никто не учит, то к поступлению в университет, к 17-18 годам мы получаем неговорящего человека, человека без письменной и устной речи.

– И даже студенты филологического факультета, те, которые только поступили учиться?

– Они говорят плохо, потому что в школе их разговаривать не учили. На мой взгляд, мы практически теряем человека именно в среднем звене школы – с 5 по 8 классы. Потому что в среднем звене советской школы главной задачей изучения литературы была задача развития речи. Сейчас такой задачи практически не ставится. Тем самым, в старшем в звене учащийся тоже не разговаривает, ведь в среднем звене его не научили этому наиважнейшему человеческому делу.

– Такое положение в школе связано с сокращением часов по литературе?

– Во-первых, сокращаются часы, во-вторых, в силу «капиталистических» отношений учитель набирает себе больше нагрузки. Поэтому разговор он заменяет другими работами – рефератами, работой ученика с учебником, мультимедийными средствами. Тем более что завучи, директора школ, министерство очень приветствуют использование мультимедийности в обучении. Все эти технические приспособления не способствуют разговору, настоящему живому общению. Таким образом понижается роль слова, речи.

– Но, может быть, есть какие-то положительные моменты в современном образовании?

– Есть. Достоинством образования последних лет является внимание государства к дошкольному образованию. Психологи и педагоги доказали, хотя и раньше об этом было известно, что базовая основа всех жизненно важных знаний и навыков у ребенка формируется до 6 лет. Пока дошли до начального звена школы. Учителя сегодня буквально стонут оттого, что школа в большей степени формализуется, учитель все время заполняет множество бумаг, отчеты. А раз учитель берет больше нагрузки, у него отчетность ещё возрастает. Органам управления кажется, что это процесс позитивный.

Ко всему прочему, идет волнами процесс вытеснения преподавателей старой формации, так как есть стремление быстрее подготовить учителя нового поколения. При планомерном вытеснении старого учителя, мы одновременно вытесняем того учителя, который, может, еще и разговаривал с детьми. Поэтому было бы разумнее найти какое-то равновесие, возможности привлечения пусть в какие-то сегменты образования (например, дополнительного) учителей старой формации, которые могли бы с ребенком разговаривать. Ведь они более бескорыстны и навыков общения у них больше.

Советская цивилизация породила величайшие ценности

– Дело еще и в том, что у современных школьников нет большого интереса к литературе. Им скучны «Евгений Онегин», «Война и мир», хотя и в советский период, мне кажется, литератору любила самая немногочисленная группа учащихся в классе.

– Во-первых, вопрос заключается в том, как изучать. Я считаю, что мы должны заставить – я это серьезно говорю, именно заставить учащегося прочитать текст. И не ставить ему оценку, пока он не прочитает произведение. Я не говорю о том, чтобы он понял этот текст. А что ему нравится геометрия? Но он же ее учит. А что ему нравится химия? Но он же ее учит. То есть необходимо пересмотреть отношение к литературе как предмету. Должен быть определенный объем операций, который ребенок надо освоить, как, например, теорему по геометрии, и обязательно выполнить какой-то минимум. А минимум заключается в том, что он обязан прочитать текст.

Второе. Необязательно говорить о литературном герое по тому стандарту, который заложен в учебнике или ином источнике. Есть другие подходы к изучению того же «Евгения Онегина», которые могли бы заинтересовать ученика.

Учителю важно быть свободнее в своем выборе, как ему преподавать. При этом он сам должен любить литературу, должен понимать слово и прийти с этим пониманием ценности слова к детям.

Недавно один уважаемый человек написал в одной из тюменских газет, что у нашего общества есть только победа в великой войне и мы ее никому не отдадим. Кажется, что с этим согласны все. Но меня резануло – «у нас есть только победа». А что у нас есть кроме этой победы? У нас есть Сергей Прокофьев, Михаил Булгаков, Эрнст Неизвестный, Галина Уланова, Татьяна Тарасова, Тарковский, Лихачев, Сухомлинский, Свиридов… У нас много чего есть, не только победа, у нас есть культура в самом широком смысле этого слова. Причем это люди культуры советской цивилизации. Мы вроде бы живем в постсоветском обществе, а мыслим все время лозунгами, компаниями. Мы не показываем в школе хороших документальных фильмов, в том числе о наших культурных достижениях. Что мешает послушать голос Юрия Левитана? Это же национальная ценность.

Мы не умеем, не хотим ценить и изучать ту культуру, то наследие, которое очень близко к нам. Мы должны понимать, что ближайшая к нам советская цивилизация породила величайшие ценности для всего мира.

И вот когда это будет, это и будет тем, что мы называем гуманизмом. А гуманизм заключается в чем? Когда человек, его ценности становятся в центре всего. Для этого нужно показать величие этого человека, его способность мыслить, творить, говорить о себе и мире.

– Сегодня мы все чаще слышим словосочетание «образовательные услуги», образование уже воспринимается как часть сферы услуг. Чем нам грозит превращение образования в услугу?

– Опять скажу, как-то читал в одной газете суждение одного из руководителей регионального образования, что мы плохо учим, потому что нам мало платят. По этой логике, если бы нам государство давало больше денег, мы бы лучше учили. На мой взгляд, здесь очевидная подмена: или мы умеем хорошо учить, или мы не умеем учить. Потому что нормальный преподаватель не ждет, когда ему заплатят, и он учит потому, что он по-другому не может учить. Потому что у него есть призвание и он хочет передать свой опыт другим. Вопрос об услугах связан с примитивным пониманием сферы образования и нарождающегося «капитализма». Поэтому этот вопрос должен решаться в самом историческом процессе. Но, надо сказать, Путин на одной из встреч с представителями Общероссийского народного фронта как раз говорил о том, что образование не является услугой и что это неправильное понимание современного образования.

Что такое образовательные услуги? Если руководство вузов пытается зарабатывать дополнительные деньги, то оно может обосновать это только через феномен услуг. Если университет дает базовое образование и качественное, то ведь это не услуга. Университет не требует каких-то дополнительных изъятий от студентов, если он нормальный университет.

А если уж сам студент хочет получить дополнительный сертификат, то он, конечно, может оплачивать эти курсы и какие-то дополнительные часы.

Мне бы хотелось остановиться еще вот на чем. У нас плохо поставлен контроль за качеством образования на выходе. У нас нет надежной системы объективности оценок курсовых, дипломных проектов, у нас нет жесткой независимой оценки студента на государственном экзамене, потому что, в принципе, считается глупым жестко спрашивать со студента, если у него уже все пятерки стоят в дипломе. Вроде бы мы же учили его, а на экзамене оказывается, что этой пятерки и нет. Ясно, что здесь и комиссия, и вуз, и школа оказываются в двойственной ситуации, потому что они должны тогда сказать, вот все предыдущие оценки были необъективными. Но чтобы это признать, система должна иметь очень большую смелость и стыдливость.

С детей нужно жестко спрашивать

– Сергей Анатольевич, что бы Вы предложили в первую очередь изменить в преподавании литературы в школе?

– Во-первых, нужно сделать единым предметом «русский язык и литература». Разработать новые программы и утвердить их. Во-вторых, безусловно, увеличить под этот новый предмет часы.

В-третьих, считаю, что нужно ввести такие факультативные предметы в школе, как «мировой театр» и «мировое кино», с акцентом на национальный опыт. Причем, чтобы школьники получали на факультативе зачет. Совсем необязательно с ними эти спектакли и фильмы обсуждать, их просто нужно заставить посмотреть эти фильмы. Условно говоря: «Иван Грозный», «Андрей Рублёв», «Восхождение», «Калина красная», «Отец солдата», «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Доживем до понедельника», «Тот самый Мюнхгаузен», «Романс о влюблённых», может, что-то из фильмов Соловьева – «Асса», «Спасатель», «100 дней после детства». То есть ввести систему просмотра отечественных кинофильмов.

Я положительно отношусь к ЕГЭ. Другое дело, этот экзамен не должен быть единственным способом выявления знаний, его нужно совершенствовать и добавлять туда какие-то творческие задания, чтобы ребенок не только угадывал, но и писал, и говорил. Опасность не в ЕГЭ, а в том, что я уже обрисовал ранее. Это проблемы более широкого, системного характера.

Ко всему прочему, считаю, что в школе очень мало учат наизусть. Пока сознание ребенка бескорыстно, его надо впрямую забивать художественными текстами разных авторов, разных эпох, и, что называется, грузить его по полной программе.

– Что дает заучивание текста наизусть, кроме развития памяти, развития речи?

– Оно дает ребенку образцы работы со словом, которые – главное – ребенок носит в себе. Они лежат не где-то вовне – прочитал, забыл, а это то, что будет в нем работать всю оставшуюся жизнь. Потому что то, что мы заучим в школе, это неприкосновенный запас, который мы смыливаем на протяжении всей своей жизни. Эта та память культуры, которая будет всю жизнь с тобой. Ведь как только ты начнешь взрослеть, у тебя уже не будет ни сил, ни мотивации для инициативного потребления этого уникального словесного материала. Требовать надо со всех, потому что это будет способствовать относительно культурному выравниванию детей. Кто-то уже овладел значительным объемом заданных текстов, но есть дети, которые в этом отношении отстали, в семье им не помогли, значит, ребенок будет наверстывать знания, которые требует от него школа. Причем это надо делать из класса в класс и не давать никакого спуску.

Я вообще за жесткость критериев оценок, за жесткие требования в образовании и в воспитании. Хотя у нас и говорят, что учение должно приносить именно радость и что ребенок должен быть творчески расслабленным. Я уверен, что это неправильно. Когда-то в юности я прочитал в записках у Пришвина – есть у него книга «Незабудки» – такую мысль: «Одиночество – это форма труда». Это очень правильно. Когда человек остается один на один с собой, он должен трудиться, он не должен отдыхать. Это относится и к школе. Но важен режим дня, важен здоровый сон.

– Чем сегодняшний студент-филолог отличается от студента конца прошлого века?

– Он не любит писать. Он не умеет и не любит конспектировать, он не может отделить главное от второстепенного, не может обосновать свою точку зрения. Хотя он может заявить свою точку зрения. Но аргументировать ее и развернуть он не может. Но он в большей степени стремится иметь эту отличную от других точку зрения. Студент же прошлого века в какой-то степени стеснялся иметь отличную точку зрения. Во всяком случае, ее открыто предъявлять.

– Значит, вам приходится заставлять их писать?

– Приходится отвлекать их от интернета, заставлять конспектировать ручкой, чтобы они именно писали. Причем, это происходит при сопротивлении их, в такой относительной борьбе, потому что, понятно, они стремятся нажать на «кнопку», хотят скачать с интернета материал. Но мне важно, чтобы они записали, чтобы конспектировали по определенной классической схеме, чтобы членили смыслы и знаки.

– А моральный облик студента хуже не стал?

– Мне кажется, в этом плане филологи мало изменились. Насколько мне известно, у экономистов, юристов хуже ситуация в этом отношении, по отзывам преподавателей, работающих на этих специальностях.

– Как вы относитесь к программе по литературе в школе?

– Я считаю, что есть классический канон, проверенный десятилетиями, который трогать не надо. Это то, что мы учили и осваивали в рамках школы советской цивилизации, и никому это не помешало, наоборот, принесло много пользы. В постсоветской России школьные программы во многом претерпели изменения. Например, «Путешествие из Петербурга в Москву» заменили «Бедной Лизой» Карамзина. Многие тексты, которые входили в рамки канона социалистического реализма были исключены. Сейчас уже не изучают романы «Поднятая целина», «Как закалялась сталь», а также «Повесть о настоящем человеке». Но появились Солженицын, Булгаков, Бунин. Единственное, встает вопрос о том, как нужно изучать произведение – во всей его целостности или фрагментами? Повторюсь, надо заставлять читать текст полностью. Проверить, читал ли школьник текст, не составляет никакого труда, тем более, если сформировать, допустим, полунезависимые комиссии из литераторов, которые работают в школе в разных звеньях.

Но я противник того, чтобы вводить в школьную программу современные произведения, произведения последних десятилетий. Школа должна работать с проверенными, признанными образцами художественной литературы. Школе никогда не угнаться за потоком новой литературы. Следует остановиться на Бродском, Распутине, Вампилове, Рубцове.

– И все-таки русская классическая литература остается для нас эталоном. В этих книгах запечатлена языковая норма, в них содержится наш национальный код. Классика выполняет мировоззренческую функцию литературы, пробуждает "чувства добрые", по словам Александра Сергеевича Пушкина.

– Надо сказать, что вся наша национальная «мифология» о человеке и стране сформирована на основе русской литературы 19 века. Представление о нравственности, представление о русской девушке, о том, каким должен быть мужчина, отец, мать, семейные отношения, другие ценностные установки – это все мы взяли из русской литературы. И это работает просто на подсознательном уровне. Но мы должны понимать, что искусство изменчиво. Если литература 19 века – это литература романтизма и реализма, то в 20 веке мы уже имеем дело с модернизмом и с постмодернизмом. Это другие художественные способы ставить и решать эстетические задачи, учитель и учащийся должны это знать, понимать.

Что больше всего сегодня детям нравится? Булгаков «Мастер и Маргарита». Они готовы обсуждать этот роман хоть сколько. Это модернистский роман, и модернизм им ближе, потому что мы живем в эпоху постмодернизма. И никуда от этого мы не денемся. И ребенок, и учитель сами должны понимать, какие элементы постмодернистской культуры наличествуют в сегодняшней культуре, сегодняшнем быте, сегодняшнем процессе образования.

– Куда идут работать ваши выпускники?

– Они идут работать по профессии – преподавать. Вы знаете, что в школах, в детских учреждениях практически нет вакансий филолога, тем более, что сейчас учитель получает больше доцента в вузе и даже больше профессора.

– Сергей Анатольевич, что значит для Вас появление такой масштабной организации, как Общество русской словесности?

– Это показатель того, что российское общество сосредоточивается на себе, что оно задумалось о перспективе собственного развития и связывает ее прежде всего с человеческим ресурсом. Общество поняло: кто умеет только нажимать на «кнопку», не имеет перспективы. Власть (в лице бюрократии, церкви и армии) осознала, что вопрос государственной безопасности напрямую зависит от того, сколько человек и на каком языке говорит и читает внутри России и вокруг неё. Гуманитарная составляющая общества много ценнее, нежели железо или другие материалы. Процесс образования надо контролировать и направлять.

Беседу вела Татьяна Николаева